ЗАПИСЬ 10. СТРАШНЫЙ СОН ЮРИЯ НИКУЛИНА
Всегда с удовольствием перечитываю прекрасную автобиографическую книгу Юрия Никулина "Десять троллейбусов клоунов" (Самара: Самарский дом печати, 1993 г. в 2 книгах). При последнем (недавнем) прочтении обнаружил, что Юрий Владимирович оставил нам своего рода духовного завещание или даже - предостережение. Никулин был неочевидно жестким человеком, но при этом - удивительно деликатным, ненавязчивым. И поэтому его завещание, можно сказать, глубокая личная боль, высказана им профессионально, по-клоунски: клоун плачет, стонет от боли, и даже прямо умирает на арене, а все присутствующие заливаются, смеются, утирают слезы и только потом, когда узнается страшная правда, наступает катарсис - минута духовного очищения.
Так, или почти именно так, умер тонкий духовный лирик Леонид Енгибаров. Публика в упор не видела страданий этого тончайшего и деликатнейшего человека. Профессиональная манера и клоунский образ Енгибарова незабываемы. А между тем - поразительнейшая вещь: за грубоватой манерой Юрия Никулина, его кинематографическим Балбесом, цирковым Юриком узнаются те же енгибаровские тонкость и деликатность. Разница только в том, что Никулин еще работал в традиционной для клоунов старого цирка внешней манере экзотичности, узнаваемости рыжего, коверного, тогда как Енгибаров решительно сбросил эту старую форму и стал разговаривать со зрителем напрямую, откровенно, обнаженно, совсем не с профессиональными доверием и открытостью внутреннего мира. Потому он так быстро надорвался и сгорел: как тонкая свечка, которую вдруг на открытом воздухе безжалостно и беспощадно пожрало внезапно вспыхнувшее пламя.
Никулин, как Енгибаров, клоун печального Образа. Как в Дон Кихоте сила не в жизненной энергии Санчо Пансы, а в выстраданной человечности идальго, так и Юрий Владимирович пронес сквозь всю свою жизнь эту внутреннюю негромкую силу. Не случайно одни из самых незабываемых его ролей в советском кинематографе - это роли негромкие и человечные: "Когда деревья были большими", "Ко мне, Мухтар!", "Двадцать дней без войны"…
Просто и спокойно, без излишнего эффекта и патетики, человек рассказал про свою маленькую и небольшую как у всех жизнь… За житейскими историями, событиями, занимательными случаями, повествованием талантливого и интересного рассказчика и собеседника, многочисленными фактами и анекдотами, как-то не замечаешь течения времени… И когда книга заканчивается остается сожаление, что она закончилась, что умолк интересный и чем-то даже родной голос… И только какое-то внутреннее, наверно выработавшееся чутье критика, заставило меня вновь перечитать последнюю главу и ощутить внутреннюю боль Юрия Владимировича, его, обращенное ко всем нам, совсем не публицистическое, предостережение… Кстати, именно эта последняя глава дала название всей книге: "Десять троллейбусов клоунов". Я позволю себе процитировать достаточно большой отрывок из этой последней главы книги, или даже жизни Юрия Никулина:
"Около служебного входа в цирк, тускло освещенного круглым фонарем, стоял пожилой человек в пенсне, одетый в черное, застегнутое наглухо пальто. Из-под каракулевой шапки пирожком виднелись благообразные седые виски.
- Простите,- начал он, увидев меня, выходящего из цирка, - не могли бы вы уделить мне немного времени?
После трех воскресных спектаклей никакого настроения с кем-либо говорить у меня, конечно, не было. Скорее домой, попить чаю да спать.
Незнакомец, словно угадав мои мысли, продолжал мягким, грудным голосом:
- Разговор ведь, Юрий Владимирович, пойдет о вашей судьбе, которая меня искренне волнует и беспокоит.
Заинтересованный, я покорился. Мы отошли к забору Центрального рынка, и я выслушал все, что рассказал мне незнакомец.
С трудом подбирая слова, сбивчиво и торопливо мужчина сообщил мне, что он военный инженер, сейчас на пенсии, живет один с собакой и очень любит искусство.
- Искусство, - продолжал он, - пожалуй, единственное, чем заполнена моя одинокая жизнь. За вами, Юрий Владимирович, наблюдаю давно. Не пропустил ни одного фильма с вашим участием. Вы стали одним из моих любимых актеров. И представьте себе, для меня было великой неожиданностью узнать, что вы работаете в цирке клоуном.
- Да, - подтвердил я. - Цирк - моя постоянная работа.
- Вот это-то меня и удивляет. Я сначала не поверил. Но по телевидению было ваше интервью… Я не любитель цирка. Но вас решил посмотреть. И смотрел не один раз. Признаюсь вам откровенно, я потрясен.
Я улыбнулся, заранее ожидая комплименты. Мысленно уже подбирал ответные фразы. Привычное "спасибо" или ироническое "ну, так ли уж…".
- Да, я потрясен! - продолжал мой незнакомец уже с пафосом. - Как вы, талантливый, умный, культурный человек, решили связаться с цирком, который вас губит и уничтожает?
От неожиданности я замер.
- Я говорю вам это, - продолжал человек, - любя, уважая и с надеждой вразумить вас. Как вы, сыграв такую психологически глубокую роль в фильме "Когда деревья были большими", опустились до этого?..
- До чего "до этого"? - наконец спросил я.
- Выходить в нелепом костюме, изображать дурака. Вы ведь на арене, простите меня, дурачок. Ну как можно унижать себя? Ведь это абсурд: прикреплять выстрелом своему партнеру бантик, извините… на его зад. А эта глупейшая фраза: "Снимаем обыкновенную шляпу с необыкновенной головы".
- Но ведь смеются же, - неуверенно сказал я.
- Да потому что вы дурак, извините. Смеются над дураком. Разве вы получаете удовольствие от этого?
- Получаю, - ответил я уже твердо.
- Платят хорошо? - спросил он.
- Да как вам сказать… - начал я, словно оправдываясь, - как везде.
- Тогда плюньте на цирк, снимайтесь в кино! Недавно я в третий раз смотрел "Ко мне, Мухтар!" по телевизору. Гуманный фильм. Если вам с публикой расставаться жаль, мой совет - идите в театр… на благородные подмостки. Творите вместе с Шекспиром, Островским, с советскими драматургами. Вы поняли меня? Вы не обиделись?
- Я вас понял и не понял, - ответил я. - Но, во всяком случае, не обижаюсь.
Признаться, мне стало, конечно, обидно за себя, за цирк, за моих товарищей по работе. Я подумал: "Ну что я буду объяснять человеку сейчас, на улице, под дождем?"
- Это не разговор - на улице. У нас с вами разный взгляд на искусство цирка.
- Искусство ли? - вставил ехидно мужчина.
- Да, искусство, - ответил я. - Искусство, которое вы просто не любите и не понимаете.
Попрощался с ним и пошел прочь.
Несмотря на мелкий моросящий дождь, решил пройтись немного пешком. Разговор меня взбудоражил. Так откровенно и прямо со мной на эту тему заговорили впервые. Слова этого человека поселили в мою душу сомнение. Мало того, уже сворачивая на Петровский бульвар, я придумал несколько убийственных фраз для отповеди этому цирконенавистнику.
Я шел и думал о себе. О судьбе, которая накрепко связала меня с цирком. Думал о редкой профессии клоуна. Прикинув в уме, я подсчитал, что в цирках всей нашей планеты едва ли наберется пятьсот клоунов.
Я сел в пустой троллейбус и вдруг представил себе, что пятьсот клоунов можно легко рассадить в десяти троллейбусах. И вообразил: десять троллейбусов, украшенных разноцветными лампочками, воздушными шарами, флажками, проносятся по бульвару. Клоуны в пестрых костюмах машут руками, смеются, что-то кричат. Из окон домов высовываются заспанные дети.
- Клоуны поехали! - кричат они. - Кло-у-ны поехали! Наверное, у них всемирный съезд.
А может быть, в троллейбусах вовсе не шумно, а тихо. Едут троллейбусы медленно, и клоунам не до веселья. Они, как и я, возвращаются с работы усталые и молчат"…(с. 287-288)
Странное название для книги "Десять троллейбусов клоунов" - не правда ли. Более того, на название почти что даже не обращаешь внимание - мало ли какие бывают заголовки? После вышеприведенного отрывка из жизни Юрия Никулина заголовок предстает совсем другим. Усталый немолодой человек возвращается домой после тяжелого трудового дня. Накрапывающий дождь, вечер, пустой троллейбус… В памяти непрерывно только что состоявшийся разговор, который заставил глубоко задуматься о своей профессии, и на склоне лет произвести переоценку собственной жизни… Все ли правильно делал, не пожалел ли о когда-то сделанном выборе…
Может быть это громко сказано: но в тот вечер Юрий Никулин оказался один на один со своей судьбой… Как на фронте судьба поставила перед необходимостью принять решение… Откинуты в сторону все общественные иллюзии, вся каждодневная суета и человек, которого увидел в первый и быть может последний раз в жизни, выразил определенную общественную позицию: дело твоей жизни, которым ты занимался всю жизнь, которому отдавал всего себя без остатка, которому служил беззаветно и преданно - это чепуха… Общество произвело переоценку ценностей и твое искусство оказалось никому не нужно: кроме детей и оставшихся в детстве придурков… Настоящее искусство в кинематографе, в театре: Шекспир, Данте, Гёте, а тут: "снимаем шляпу с необыкновенной головы", то есть просто с задницы…
Что и говорить, крепко и неожиданно ударил любимого своего артиста этот рафинированный интеллигент, тонкий и глубокий ценитель настоящего искусства… Слова, с которыми не дай Бог столкнуться каждому, были произнесены после трех представлений, смертельно уставшему, мечтающему о чашке горячего чая в домашнем уюте, человеку… Однако Никулин оказался мужчиной… И его "десять троллейбусов клоунов" - дерзкий и неожиданный ответ на вызов судьбы…
"- Я - клоун.
Я получаю радость, когда слышу, как смеется зал.
Я получаю радость, когда вижу улыбки детей и взрослых.
Я получаю радость, когда после наших реприз раздаются аплодисменты. Обо всем этом я думаю, пока иду домой". (с.291)
Слова, произнесенные поклонником "настоящего" искусства, оказались неожиданно вескими, тяжелыми. Неожиданно, потому что со времени, когда совсем молодой Юрий Никулин делал свои первые шаги в цирковом искусстве, таская, например, реквизит Карандаша, профессия клоуна, точнее, циркового искусства, была одной из самых почетных. Общественная атмосфера была эмоционально жизнерадостной, и те кто влиял на эту атмосферу, кто ее создавал, были любимцами всей страны: слава Карандаша была поистине сумасшедшей и всенародной… Цирк был источником всенародной любви и искреннего, неподдельного восхищения силой, мужеством, смелостью и удалью своих любимцев… Цирковые артисты купались в атмосфере искреннего признания и сопереживания… Цирковое действие объединяло и зрителей, и артистов во взаимном потрясении чувств, восхищении…
Но времена начали меняться… Лирики уступили место физикам… Культура чувств стала сменяться культурой интеллекта и притом интеллекта инженерного… Процесс отчетливо обозначившийся в советское время и приведший к утонченности чувств, искушенности в переживаниях породил клоуна Енгибарова, с неожиданной и скоропостижной смертью которого казалось умерла сама профессия клоуна… Умер последний романтик клоунского искусства как открытого душой к людям, ищущего в них поддержку, опору, вызывающий в них чувства, сочувствие и этим живущий, ради этих минут творящий и погибающий…
С уходом клоунов-романтиков обозначился закат циркового искусства как действия неразрывно связанного со зрительской аудиторией… Аудитория начала становиться другой и на смену чувственному восхищению силой и ловкостью артиста-актера пришло потребление циркового искусства как зрелища: можно сказать, что Енгибаров умер на арене цирка как в свое жестокое время на арене римского цирка погибали на потребу жестокой и беспощадной публике гладиаторы… Девяностые годы оказались естественным продолжением советских 70-х и 80-х… Коммерциализация общественных отношений привела к другой публике: прагматичной, примитивной, требующей от цирка не искусства, а прямо - циничного и жесткого зрелища… Цирковой артист, бросающий взгляд на зрителей, видел прямо римскую публику: жующую, бесчувственно-равнодушную, лениво переговаривающуюся по мобильным телефонам… Другими - маленькими взрослыми, погруженными в свои недетские проблемы, стали даже дети…
И Цирк начал увядать… Исчезали уникальнейшие номера, передавшиеся из поколения в поколение, умирали единственные в мире артисты, и некому было продолжить их дело… Совсем недавно всех потрясла неожиданная и трагичная, но такая, что говорить, по-своему закономерная, смерть уникальнейшего дрессировщика Филатова… Совсем-совсем недавно, можно сказать на днях, ушла знаменитейшая живая легенда всемирного Цирка - Ирина Бугримова и некому повторить то, что она делала… Дело даже не в том, что некому, а в том, что незачем… Бесчувственной и равнодушной публике уникальнейшие и единственные в мире номера что бисер для свиней…
И бессменный директор в последние годы своего любимого детища - цирка на цветном бульваре - Юрий Никулин совсем не случайно поделился своим страшным сном, поставив его как жирную точку в конце своей книги-жизни, не сколько рассказанной им, а сколько заново прожитой:
"Да, я уже не выхожу на манеж, однако остался в цирке и живу его жизнью. Но порой мне снится страшный сон… Я работаю на манеже. Полно зрителей. Я делаю какие-то смешные трюки, много трюков, но никто не смеется. Публика хранит абсолютное молчание. Я уже делаю что-то невообразимое. Кругом тишина. Я снова пытаюсь рассмешить людей. А они сидят словно каменные.
Мне страшно. И от страха я просыпаюсь в холодном поту. И потом еще долго не могу заснуть. А в доме тихо-тихо. Все спят. Еще не утро. Но уже и не ночь. И я невольно вспоминаю свою жизнь; детство, службу в армии, первое выступление. Вспоминаю многое из того, о чем вы только что прочли. И, вспоминая, тихо засыпаю, надеясь, что этот страшный сон больше не повторится". (с.294)
Уходит, если совсем не ушла, культура ЧУВСТВ… Мы разучиваемся радоваться ЖИЗНИ, восхищаться жизнью во всех ее проявлениях и особенно в цирке… Как в наказание за это, мы утрачиваем чувство ОБЩНОСТИ - этой удивительной общности совместного сопереживания, которое в едином порыве-действии объединяет этот волшебник-цирк…
Я предвижу, что здесь мне могут возразить… Мало ли, что критик тут наплел, нагородил, придумал совсем не существующие страсти… Эпизод о встрече со своим поклонником, рассказанный Юрием Никулиным совсем не типичен, мало ли какие оригиналы встречаются на свете, да и страшный сон Юрия Никулина - это всего лишь профессиональный кошмар циркового артиста, клоуна, похожий на кошмар студента, которому снится что он не может на экзамене ответить на вопрос из экзаменационного билета… Это всего лишь личные переживания уважаемого Юрия Владимировича - прекрасного, доброжелательного, всегда ровного и спокойного человека… О каком завещании, и даже - предостережении здесь можно вести речь… Сгустил, сгустил критик краски…
Отвечу: господа! Не забывайте, что Юрий Никулин - это профессиональный клоун и клоун высочайшего класса. Такой человек во всех своих репризах и номерах всегда безукоризненно четок, жесты и импровизации его всегда безукоризненны и не допускают двоемыслия и толкований. И, наконец, Юрий Владимирович - превосходный рассказчик анекдотов, если не первый в России, а то и в мире их ценитель и знаток… Такой человек во-первых первых за внешней непринужденностью повествования и действия всегда сохраняет профессиональную точность, а во-вторых, как любитель анекдотов, всегда умело всыплет необходимое количество соли, которой придаст вкус любому блюду…
Так и в этой заключительной главе своей книги-жизни, дабы у нас вами не было никаких сомнений, что популярнейший клоун сбрасывает свою маску и выступает в качестве человека, личности, напрямую обращающегося к нам со своим духовным завещанием, предостережением Юрий Никулин предусмотрел небольший ключик к главе - эпиграф из творчества писателя Станислава Ежи Лец (выделяю жирным курсивом):
"Человек в собственной жизни играет лишь небольшой эпизод" (с.287)
Этим все сказано! Из жизни ушел, оставив нам завещание-предупреждение, не клоун, а глубоко мудрый, человечный, глубоко познавший людей и их страсти, человек. И написанная, а точнее рассказанная им книга своей жизни являет поистине нечто библейское: с одной стороны, это тоже своего рода книга жизни, а с другой именно о таких людях сказано в Библии, что они составляют соль человеческого общества. Земную соль.