ФИЛОСОФСКАЯ МЫСЛЬ И ПОЭТИЧЕСКИЙ ОБРАЗ
Из книги
"ТРОИЦА КАК МЕТОД",
отрывок из главы четвертой
"КРАСОТА СПАСЕТ МИР"
(...) Однако и для Флоренского Кант оказался неуязвим. Четкость, она же жесткость, материальность мысли (т.е. опора на уже имеющийся опыт) сыграла свою шутку и с Флоренским, и с профессионально изучавшим систему Канта русским философом Арсением Владимировичем Гулыгой, которого я глубоко уважаю и преклоняюсь, на книгах которого я делал первые свои шаги в философии. Я говорил об усмешке Канта, которую Флоренский как священник и русский, принципиально и прямо мыслящий философ, обозначил лукавостью и которую принято в философских кругах обозначать более нейтральным термином "ирония". На мой взгляд, для правильного понимания сути
дела, нужно говорить прямо о Канте, а не о его системе. В XVIII веке не оказалось на Земле человека, по глубине мысли и ясности сознания чисто человеческой личности, равного Канту. Мы сегодня понимаем это, имея перед своим взором обозримую глубину истории. Понимал это и Кант, понимал, что он одинок на Земле в осознании глобальнейших и основных вещей. Он, первый из людей, после Христа, оказался в третьей реальности, между макро- и микро- мирами. Именно об этом его знаменитейшее выражение о двух вещах, изумляющих его душу - звездном небе над ним и нравственным законом в нем (т.е. в Канте). Канту, как и Христу, дано было познать ОДИНОЧЕСТВО ЧЕЛОВЕКА на земле, испытать эту тяжесть нечеловеческой ноши - своего креста, своего пути и своей личной Голгофы. И сколько бы мне не говорили философы и не философы о сложности и запутанности кантовской системы философии, отвечу просто: "Врачу - исцелися сам!". т.е. не переносите на Канта свою собственную сложность и запутанность. Но что верно - то верно, Канта надо читать самостоятельно, постигая и слушая его ясную, неторопливую и спокойную интонацию, ибо Кант никогда не излагает свою систему, но ведет - всегда ведет - беседу со своим собеседником. Кантовская система - это взаимная беседа, разговор, где многое говорится не сколько словами, а сколько интонацией, мимикой, выражением глаз, паузами. Да, Канта надо чувствовать, представлять и даже - ясно видеть, и только тогда возникает чудо понимания - КОНТАКТ. Здесь нет никакой мистики, ибо Кант - прекрасный собеседник, рассказчик, всегда видел перед собой собеседника, единственного, неповторимого и равного себе. Для Канта философия - это поиск истины во взаимной беседе, разговор двух собеседников или как я уже говорил, дилетантов. Философия - это удовольствие, а не тяжкий путь потогонной и нудной, кропотливой и никому не нужной работы. Хотя и работы тоже, но главное и единственное условие - получать удовольствие, быть человеком, т.е. СОХРАНЯТЬ МЕРУ!Что стоит система Канта вне самого Канта! Вот главная разгадка! И главная задача любого исследователя кантовской системы - не утонуть в словах, не запутаться в пустых формах антиномий, а увидеть за ними, как за сигаретным дымом, внимательные и сочувственные глаза тонкого, остроумного и доброжелательного собеседника. Не принимаю и профессиональных претензий на сложность и запутанность системы: "Де, мог бы старик, сформулировать свои мысли и почетче" Sapienti sat! Куда уж четче! Так называемый "старик" (или еще вариант - старикан) воздвиг три вершины - свою ТРОИЦУ. Он последовательно дал ТРИ ВЕЛИКИЕ КРИТИКИ!
"Критику чистого разума" (1781);
"Критику практического разума" (1788);
"Критику способности суждения" (1790).
Т.е., иными словами, Кант отринул СЛОВО ВНЕ ЧЕЛОВЕКА (то же - форму, идеологию). А еще точнее, Кант отринул истину вне Христа, ИСТИНУ ВНЕ ЧЕЛОВЕКА!!!
Он отверг способность человека познать истину вне человека, вне себя самого, посредством одной только ПУСТОЙ ФОРМЫ (слова, истины). Кант отверг мышление чувственное, абстрактное и поведенческое. Ни разум чистый, ни практический, ни возникающая на их синтезе способность суждения не дают человеку ЖИЗНЬ ВЕЧНУЮ, не дают ему знания для жизни, ибо все эти формы тянутся из прошлого, и есть лишь устарелый хлам, мешающий живому человеку жить живой жизнью. Да и могла бы лукавая и противоречивая система вызвать к жизни столь мощное и стройное явление как немецкая классическая философия, будь она действительно лукавой? Думаю, ответ ясен. Остается подытожить, что из глубины XVIII столетия Кант заглянул в неведомую даль времени, даже дальше нашего нынешнего времени, заглянул мимо нас и мы все еще только-только движемся в направлении его взгляда. Сегодня перед человечеством стоит задача объединения в единый род, тогда как Кант уже отверг родовое существование как принуждение, предвидя свободное и счастливое человечество, людей как боги. Ну что ж, на этом закончу свое лирическое отступление, в котором я всего лишь отдал должное этому гиганту мысли, мощному старику, духовному отцу русской интеллигенции, идеи которого были, есть и будут чрезвычайно плодотворны для России, помогая нам не только в осознании самих себя, но и в преодолении собственной родовой закоснелости, которая еще иначе называется квасным патриотизмом.
Но вернемся к двум переводам одной таблицы Канта.
Еще раз напомним о произведенных, так сказать, спустя двадцать лет, уточнениях в понимании Канта:
Было нравственность - стало свобода
;Было целесообразность, которая в то же время есть закон (обязательность) - стало конечная цель
.Сделанные уточнения сделаны не просто так. Это не литературная правка, когда автор заменяет один эпитет другим более выразительным синонимом, изменение философского текста, философских категорий означает изменение смысла. Как поэту Андрею Белому не удалось улучшить свои юношеские стихи, так и профессиональным философам и лично Гулыге не удалось спустя двадцать лет улучшить свое понимание Канта. Оно стало другим: да, согласен - более четким, трезвым, профессиональным, точным, но притом имеющим очевидный изъян-недостаток: вместе с водой авторы выплеснули и ребенка, четко очертив круг системы Канта авторы не оставили в нем места самому Канту. "Нравственность" - это не тоже самое, что "свобода", а "целесообразность, которая..." не равна понятию "конечная цель". Да простят мне читатели еще одно отступление, на сей раз поэтическое - я позволю себе привести (полностью!) стихотворение другого поэта-символиста Валерия Брюсова "Тайна деда", которое прекрасно отвечает на вопрос о различии в понимании Канта и вообще, о метаморфозе, которая случается с людьми в наше идеологическое профессиональное время. Итак,
Валерий БРЮСОВ
ТАЙНА ДЕДА
- Юноша! грустную правду тебе расскажу я:
Высится вечно в тумане Олимп многохолмный.
Мне старики говорили, что там, на вершине,
Есть золотые чертоги, обитель бессмертных.
Верили мы и молились гремящему Зевсу,
Гере, хранящей обеты, Афине премудрой,
В поясе дивном таящей соблазн - Афродите...
Но, год назад, пастухи, что к утесам привычны,
Посохи взяв и с водой засушенные тыквы,
Смело на высь поднялись на вершину Олимпа,
И не нашли там чертогов
(Цит. по кн. Валерий Брюсов. Стихотворения. Уфа, 1973, с.248)
Кант исчез для профессионального понимания и остался только "Олимп многохолмный", иными словами, исчез живой философ и осталась только мертвая система, взятая в своей разъятости анатомического препарирования. И мышление, одно только мышление вне чувственности, вне интуиции, привело к железной логике, которая какую-то непонятную "нравственность" заменила точной категорией "свобода", а аморфное, неуклюжее, с философской точки зрения - "ну просто курам на смех!" - определение (процитирую полностью!): "целесообразность, которая в то же время есть закон (обязательность)" на точное как выстрел снайпера "конечная цель".
Ну какое, скажите мне, эти замены имеют отношение к Канту? Они отражают эволюцию авторов в понимании Канта и только! Они отражают только систему мышления самих авторов, их сегодняшнюю трезвость.
Двадцать лет назад нынешние профессора философии были на двадцать лет моложе! Я думаю, что никто из авторов не будет оспаривать эту глубокую истину, высказанную мной в стиле незабвенного Козьмы Пруткова. Подготавливая к печати 6-ти томное собрание сочинений Канта авторы в то время не могли не понимать и не замечать "философскую неуклюжесть" определения "Целесообразность, которая...", но тем не менее пошли на этот "недостаток", за который я им сегодня говорю "Спасибо!", ибо это "неточное определение" обладает удивительной точностью поэтического образа - оно передает суть манеры Канта, и даже - содержит частицу его интонации, дыхания. Двадцать лет назад авторы были осторожны с Кантом, ибо чувствовали в его системе отпечаток живой человеческой души И безусловно, эта неуклюжая "целесообразность, которая..." заканчивалась, могла закончиться только "нравственностью" , но никак не "свободой".
Да, понятие "свободы" помогает понять и оценить значение и содержание понятия "нравственность" и в свою очередь "нравственность" подчеркивает смысл и достоинство свободы - живой и творческой свободы человека. Как видно эти понятия не находятся в антагонизме, и более того помогают понять друг друга, но перенос смыслового ударения с "нравственности" на "свободу" есть то же самое, что и перенос внимания с человека на его дело. Да человек не может существовать в жизни без дела, и дело помогает человеку осуществиться, но что цель и что средство? Разница между этими двумя понятиями настолько существенна, что перед нами по сути дела философский корень, отделяющий нравственность от этики, греческую идею от римской, православие от католицизма, понимание Канта как человека от понимания Канта как философа.
(...)