Эту фотографию я привожу здесь первой, потому что на ней мы вместе с сестренкой. Я приехал из Ленинграда на несколько дней и мы с ней беседовали о чем-то своем, когда внезапно кто-то прервал нашу беседу. Фотография сохранила мое недовольное выражение, и приветливое моей сестры. Отношения у нас ней были доверительными и серьезными, хотя в целом мы жили по "двоюродному", в своих семьях, и у каждого была своя жизнь. Именно поэтому мы с ней не переписывались: мы всегда были рядом, то что соединяет в детстве - неразрывно, и не нуждается в каких-либо знаках внимания. Хотя теперь я думаю по-другому, и если бы отмотать все эти годы назад, не знаю как во всем остальном, но в отношении сестры я бы многое и многое сделал по другому. Все-таки, помимо всего прочего, между нами была определенная разница в три с половиной года, и я был старшим братом, который довольно успешно что называется "делал карьеру": сразу после школы корреспондентом в редакции многотиражки, первые успехи в шахматных соревнованиях, поездки на соревнования, публикации в краевой прессе. Сестренка гордилась мной, но у нее была своя жизнь, отголоски и отзвуки которой звучали не столь отчетливо.

На этой фотографии эпизод из моего детства: счастливая, здоровая и веселая бабушка и неразлучная моя подружка. Было, было, было...

А это - совсем недавнее прошлое: "А казалось, казалось совсем вчера! Дорогие, мои хорошие...". Я с сыном, Никитой, сестренка - с дочкой от первого брака, Маринкой. А по середине - под стать времени: незабываемая улыбка талисмана московской олимпиады 1980 года - олимпийского Миши... Миша - память о бабушке, ибо я его подарил именно ей, а когда ее не стало, он по наследству перешел к Маринке, а затем она подарила его моему сыну, ему он тогда был нужнее...

Ничего не попишешь: сестренка была моей младшей сестренкой, а я на правах старшего - для нее авторитетом, защитником, командиром в многочисленных играх, заводилой. Увы, только сейчас я начинаю понимать, что возможно занимал слишком большое место в ее внутренней жизни, и она на правах младшей по-женски налагала на меня какие-то свои ожидания, надежды, мечты. Эта диспропорция в возрасте и в отношениях между нами возможно сохранилась в подсознании моей сестренки, но ничуть не проявлялась в жизни. Сестренка была очень самостоятельным человеком, личностью. Я, как уже сказал, рано начал жить взрослой жизнью и с сестренкой мы установили отношения доверительные, откровенные, но в личную жизнь каждого из нас старались не вмешиваться. До меня докатывались отзвуки ее жизни, каждый раз удивлявшие своей неожиданностью. То сестренка в школе организует по своей инициативе сбор подписей в защиту Анджелы Дэвис - известной в то время негритянской деятельницы в США, то вдруг участвует на празднике Весны в показательных танцевальных выступлениях на площади вместе со своей группой, то вдруг принимает неожиданное решение и поступает в медицинский институт, то взахлеб с восторгом рассказывает о своем сокурснике по институту и я понимаю, что за восхищением поступками неизвестного мне студента стоит нечто большее, чем уважение... Вспоминая сегодня впечатление от общения с сестренкой я погружаюсь в атмосферу доверительности, взаимоуважения и главное того ощущения от общения, которого у меня не было ни с кем и никогда: "Я - это ты, ты - это я". Не могу назвать сестренку своим вторым "Я": мы же не ощущаем свою руку отдельно от самого себя. Поэтому если сказать просто: сестренка была с детства и до настоящего времени едина со мною, была мною и я не воспринимал разлуку с ней как разлуку. Она всегда была рядом, со мной, и не ощущалась как нечто, существующее отдельно от меня. Это и есть то, что закладывается в детстве, остается с нами на всю жизнь и прозревается только с утратой. Эта детская фотография: мне - шесть, сестренке - три, отражает и наше единство, и нашу самостоятельность каждого.

А здесь наша бабушка - баба Нюра - Анна Аверьяновна Кулагина (Алешина), урожденная Орловской губернии, совсем другая, чем на предыдущем снимке с сестренкой. Не то чтобы озабоченная, но - другая. В гости пришла баба Поля - сестра второго мужа - сожителя, которого мы сестренкой любили и называли Дядей Гришей. А ее первого мужа - Петра Михайловича Кулагина, ушедшего, несмотря на личную бронь, на фронт и не просто на фронт, а на гибельные ленинградские болота и погибшего в 1942 году, мы с сестренкой даже помнить не могли, ибо моей матери было тогда шесть лет, а матери Лариски - Наде и всего-то три. Петр был плотником, его любила вся округа - за спокойный и работящий нрав, за отзывчивость - видел нужна помощь: не спрашивал, а помогал, делал дело. Когда провожали - младшая - Наденька крепко обняла отца, не отпускала, ни в какую! Видевшие это сразу определяли - не вернется. Не ошиблись - погиб сразу, ибо мясорубка в то время и в том месте под Чудовом была страшная. Мы с матерью побывали в тех краях, высыпали землю на клумбу памятника Героям войны.
Трудная, нечеловечески трудная была жизнь у нашей бабушки Нюры. Это потом она оттаяла и ожила. Вот пришла в гости баба Поля и завязался бабий долгий и доверительный русский разговор о жизни, о мужьях-сожителях, о нас, детях и внуках. И разговор этот был потому, на одном языке, несмотря на то, что баба Поля деревенская, а бабушка наша почти что городская - всю жизнь проработала на Алтайском заводе агрегатов, заслужила звание почетного ветерана. Я кстати неоднократно бывал на заводе, где в последние годы она работала кладовщицей. Видел гудящие токарные станки, производили сильное впечатление готовые детали, густо смазанные маслом. Даже хотел после восьмилетки идти на токаря, но родители отговорили - без среднего образования никуда, затем дорожка потянула дальше - высшее образование, Свердловск (ныне Екатеринбург), Ленинград (ныне Санкт-Петербург), и дальше - к русской идее. Судьба, ибо сказано не мной но выразительно: ни один пророк не умрет вне стен Иерусалима.

Ну что сказать: хотя жил я с родителями в центре на проспекте Ленина окраина Барнаула - Малый Прудской, дом нашей бабушки - навсегда стал моей малой родиной, о чем и напомнила эта фотография: баба Поля, баба Нюра, я, сестренка Лариска или Лариска-лисичка... Вон какая хитрая у нее улыбка...

А эта фотография весьма и весьма показательна. Мы с сестренкой на одной и той же волне. Не сговариваясь мы шутливо пропозировали для фотографа, но фотография сохранила единство: даже не поз, не настроения, или, например, единства душ. А просто единство двух: музыку, гармонию, существование на одной волне. А сегодня мне только остается и утешаться этим нахождением на волне моей памяти. Кстати, нашумевшая в то время пластинка Давида Тухманова "По волне моей памяти" - это как раз из этого времени. Помню как сестренка с восторгом рассказывала о песне "Из вагантов" - "Во французской сто-ро-не, на чужой плане-те предстоит учиться мне в универ-си-те-те...", с недоумением пожимая плечами: "Какие-то странствующие монахи..."

У меня была огромнейшая фонотека - почти вся советская эстрада того времени, и я демонстрировал сестренке, когда она приходила ко мне в гости свои новые приобретения и она неизменно брала пластинки с собой чтобы послушать дома со своей верной подружкой Катей. Музыка, существование в музыке - примета того времени. Здесь сразу вспоминается и другая пластинка Давида Тухманова: "Как прекрасен этот мир" с песней Александра Градского "Жил-был я" : "Жил... был... я-ааа!.. С вы-и-игрышным билетом... Жил... был... я-аа!.. Молод был и мил...". Меломаны того времени, знающие и помнящие эту песню и эту пластинку - меня поймут. Но вкусы мои были предельно личные: мне нравились песни в исполнении Валерия Золотухина и Нины Бродской... Нравились музыкальностью исполнения... Кстати, именно Нина Бродская много поет на этой пластинке ... "Капитан", "Сан Саныч".. Особенно проникновенно последнее: "Сан Саныч, только не женитесь..."...

Как прекрасен был этот мир, о котором сегодня так ностальгически напоминает эта фотография, где мы сестренкой на одной волне... "Жил, был я... Молод был и мил".

А эта фотография, благодаря дарственной записи на обороте, сохранила интонацию моей сестренки. Графологи вероятно отметят становление характера - твердого, целеустремленного, однако еще наполовину детского, неустоявшегося. Сестренка очень серьезно относилась к жизни, к людям, сочетая это однако с непритязательностью, ненавязчивостью и с какой-то удивительной легкостью и деликатностью в общении. Поистине оцениваешь и осознаешь только тогда, когда теряешь.

По-моему, именно эта фотография как никакая другая выражает внутренний характер сестренки и какое-то страдание, аскетичность, и даже - недетскость внутреннего мира. Я помню ее родного отца - Германа, для меня - дядю Геру, веселого и энергичного человека, заядлого рыбака, жизнелюба. С ним мы, совсем дети, исколесили всю Обь, купали, загорали, рыбачили. Но - идиллию быстро прервал алкоголь. Ссоры и развод между отцом и матерью нанесли сильнейший удар по незащищенному ребенку, разрушив мир, казавшийся вечным, гармоничным и радостным. И хотя сестренке повезло с отчимом - добродушным и преданным дядей Левой, который любил ее беззаветно и верно, детскую рану в сердце залечить ни смогло ни время, ни мы, близкие. Я, как уже говорил, довольно рано уехал и даже не присутствовал на ее свадьбе.

Здесь судьба нанесла моей сестренке, попытавшейся создать свою семью, свою крепость-убежище, очередной беспощадный удар. Сергей Вахрушев, тот самый студент, о котором с восторгом рассказывала мне сестренка, доведенный до белого каления беспощадными насмешками своего друга, студента-остроумца, поранил того и попал на скамью подсудимых. И хотя закадычный дружок обещал простить, но позже передумал и засадил Сергея в тюрьму. Сестренка верно ждала и дождалась, сыграли свадьбу, родилась Маринка, но семейный союз распался: Сергей, испытавший предательство друга и вышедший после серьезнейшего жизненного испытания-ломки - тюрьмы, был предельно занят собой, своей личной трагедией и не готов был к союзу с тонкой и деликатной молодой женой, носившей в душе свою боль. И хотя позже Сергей поднялся, стал превосходным врачом, женился вновь, набрался житейской мудрости, река временн уже утекла безвозвратно и бесповоротно. Не принес счастья и второй брак с однокашником, который был влюблен в сестренку еще со школьных лет и от которого родился сын Семен. Бурная и энергичная жизнь Володи Меркулова - спортсмена-водника, туриста, организатора, деятеля не оставляла времени на семейный уют.

Мать Лариски - для меня тетя Надя - передала один из последних эпизодов, когда незадолго до смерти, Лариска обняла отчима и сказала: "Ты был единственным мужчиной, который заботился обо мне, помогал и защищал". Так что мы все перед ней виноваты и я свою личную вину перед сестренкой ощущаю и не снимаю с себя. Опять же незадолго до смерти Лариса позвонила в Выборг, разговаривала с моим отцом и велела передать мне, что она помнит как мы с ней танцевали на его 50-летии, которое отмечалось на лыжной базе под Барнаулом и велела меня поцеловать.

Я немного остановлюсь на этом эпизоде. Отец был работником управления "Алтайсельстроя", так что особенно много молодежи на его пятидесятилетии не было. Мы с сестренкой устроили своеобразное шоу: танцевали почти все танцы на глазах у завороженной и слегка подвыпившей публики. Сестренка была потрясающим партнером и смотрелись мы с ней почти как профессиональные танцоры, только естественно без налета профессионализма. Мы были молоды, веселы, спортивны, понимали друг друга без слов. Получали удовольствие от танцев сами и доставляли его другим. Это была вершина нашей гармонии. И это было то, что Лариса вспомнила уже предчувствуя подсознанием свою смертельную болезнь.

Вероятно даже она сама еще не осознавала, что смерть близка, что уже подводила итоги своей жизни. вспоминала все лучшее что было и тихонечно, все также аскетично и стоически прощалась с жизнью. Впрочем может быть и осознанно: ведь сестренка была медиком и вероятно сама себе поставила диагноз. Не знаю, врать и придумывать не буду. Мы ничего о таком и не подозревали, находясь вдали от Барнаула в Выборге, предполагали что ее хворь носит временный характер. Но как потом оказалось, что это был ее последний звонок, ее последнее прощание и ее последний поцелуй. Не насторожило даже то обстоятельство, что она позвонила сама, так как обычно общались наши матери-сестры. Спасибо, сестричка! Будет тебе земля наша алтайская пухом и да отдохнет наконец твоя многострадальная и нежная душа, так и не смирившаяся с жестокой и грубой жизнью и не приспособившаяся к жестким реалиям коммерческого мира и распада государства и страны. Наше с тобой детство - конец шестидесятых и семидесятые годы - это самая лучшая пора и в жизни нашей страны!
И я сегодня говорю жизни и судьбе спасибо за то, что хотя бы и оно было - это золотое время - время нашего с Лариской детства!

Выборг, 2006 год